— Пока летают, — прогудел низкий голос и режиссер оглянулся.
В купе вошёл пожилой полковник, совершенно лысый, но с густыми пшеничными усами, на груди медаль 20 лет РККА и потёртый орден боевого красного знамени. Судя по возрасту и выправке, ещё из царских. Они все как-то выделялись из других краскомов.
— Колабанов Илья Ильич, — представился тем временем полковник, протягивая руку с безукоризненными холеными ногтями.
— Александров Григорий Васильевич.
— Вот и славно, — сказал полковник, садясь напротив.
Восьмиместная пассажирская кабина была пуста, почему-то из Ленинграда сегодня почти никто не летел в Москву. Впрочем, так оно и лучше, свободней и спокойнее.
— А я торопился, видите ли, не успел на земле подготовиться. Пришлось в здешнем буфете, но не жалею, отличный коньяк. А закуска у меня с собой всегда, — с этими словами Колабанов раскрыл небольшой кожаный саквояж и выставил на столик бутылку азербайджанского коньяка, а затем принялся выкладывать шпроты, копчёную докторскую колбасу, а сверх того, даже бутылку кетчупа ленинградского пищекомбината. Александров слыхал, что этот продукт весьма понравился товарищу Микояну после его визита в Америку, после чего его и пустили в производство. Раньше пробовать, как-то не доводилось.
— Вы его на колбасу лейте, — тоном знатока посоветовал Колабанов глядя, как попутчик читает этикетку. — А вы простите, не тот ли Александров, что снимает кино?
— Тот самый, — улыбнулся режиссер, ставя бутылку на столик.